[antonira]

Давно собиралась написать этот пост, но вначале хотела к 14 декабря, когда у папы был ДР, не успела… Пусть будет сейчас.

Первый инфаркт у него случился, когда ему было 44, потом был еще один и два или три инсульта. Нет, это пост не о болезнях, а совсем наоборот. Папа прожил до 74-х, причем в последние лет десять практически тащил за шиворот свой организм, находившийся в состоянии «столько не живут» — за счет одной силы воли. Или, скорее, силы духа.

По врачам не ходил. Вначале после инфаркта состоял на учете в поликлинике, но потом поругался с врачом после 2-х часовой очереди, врач ему сказала: «Ну, тогда я снимаю вас с учета!» — а он развернулся да и ушел, и больше туда не приходил. Забил на это, только принимал таблетки для сердечников, которые можно было купить, не заморачиваясь с рецептами. «В поликлинику, не знаю зачем, но надо»(С) — это было не для него, это вызывало у него отторжение, словно та самая «тропа болотная» из песни Щербакова, которая «смерти злей». Не хотел он вести такой образ жизни, и никакое коллективное бессознательное, которое затягивает и переформатирует многих других, не смогло с ним справиться.

Жил он очень активно: все время что-то делал, чинил, кому-то помогал, находил какие-то заработки (в 90-е, после того как ушел с работы на пенсию), читал (главным образом фантастику), гулял с внуками. Никогда не жаловался на здоровье, только если кто-нибудь спрашивал, как он себя чувствует, отвечал: «Делаю вид, что хорошо». После тяжелого инсульта заново научился говорить и писать, причем вернул полностью свой прежний красивый четкий почерк, хотя вначале мог только закорючку вывести, и то с трудом. Но — решил вернуть и вернул.

В последний день своей жизни съездил к маленькой внучке на Уралмаш, а когда вернулся, ему стало плохо, и он ушел. Наверное, ему еще по дороге стало плохо, но он все равно добрался до дома, поднялся на пятый этаж (без лифта), чтобы не упасть на улице — это было вполне в его духе.

Он напоминал человека, работающего за раздолбанным компьютером с медленным и зараженным вирусами софтом. Мозг, как физический орган, и тело вконец изношены и больны — но кроме них есть еще он сам. Меня его пример убеждает в том, что человек не сводится к набору биохимических реакций (если что, я агностик). Ну, не сможет так набор биохимических реакций, если больной организм с полумертвым сердцем и забитыми сосудами, по логике вещей, давно уже должен был сойти с дистанции.

И еще — папа находился вне времени. Не чувствовал себя человеком определенной возрастной группы с необходимыми для этой группы базовыми признаками. Оставался собой. Физический износ организма — это не повод, чтобы перестать быть собой, отказаться от себя и взамен надеть предлагаемую социумом маску, которая, с одной стороны, приводит человека в соответствие с ожиданиями этого самого социума (хреновыми, надо сказать, ожиданиями), а с другой стороны, работает, как компьютерный вирус, и постепенно человека сжирает, заменяя собственные характеристики личности на характеристики, заданные маской. У кого есть пожилые родственники, те поймут, о чем я. Это очень грустно и, если разобраться, страшно, с моей мамой это произошло, а с папой — нет, он этой пакости не по зубам оказался. Причем у него не было подхода «мне столько лет, на сколько я себя чувствую» — кстати, это ведь тоже замаскированная ошибка, потому что опять же привязка к цифрам (столько — на сколько, отцепиться от крючка «столько» и зацепиться за крючок «на сколько»). А он просто шагнул в сторону — не знаю, осознанно он это сделал или само получилось, потому что у него иначе и быть не могло. Забил на цифры и до конца был собой, несмотря на поток времени, несмотря на износ тела. Если в чем-то менялся, это были его личные внутренние перемены, безотносительные к вирусам и маскам.

Владимир Николаевич Коблов, 1928-2002. Советский инженер из 60-х, работал в НИИ Автоматики, которое сейчас носит имя Семихатова. Инженер-конструктор первой категории, на работе его ценили. А вне работы мог починить и смастерить вручную всё что угодно. Любил фантастику, особенно Стругацких, Брэдбери, Саймака.

По восточному гороскопу он был Дракон, и в жизни тоже вполне себе Дракон. У нас были сложные отношения, все-таки он был авторитарным человеком, из-за этого мы нередко конфликтовали. Хотя он менялся, в последние годы стал мягче, и его авторитарность сменилась на спокойную терпеливую мудрость. Очень жалею, что мы с ним так и не поговорили по-настоящему, но в то время, когда он ушел, я до общения «по-настоящему» еще не доросла. Когда о нем думаю, он мне обычно вспоминается молодым, черноволосым — каким был лет в сорок, даже если вспомнившееся событие относится к более позднему периоду.




Любая информация в этом дневнике предназначена только для лиц старше 18 лет.